Про «Жить» и пережить

Минский кинофестиваль показал «Жить» российского режиссера Василия Сигарева. Кино, к которому не применимо определение «понравилось — не понравилось» 

Это второй полнометражный фильм известного драматурга. Первым был «Волчок». «Жить» — еще страшнее, но и глубже, сложнее. Те, кто читал, например, «Пластилин» или другие пьесы Сигарева, знают, что у него не бывает легко и просто. Поэтому, когда некоторые критики и зрители говорят — не «Жить», а «Жуть», они не так уж голословны.

Тревожный саундтрек, написанный музыкантом группы «Дельфин», звучит в начале фильма и не раз повторяется. Метафоры читаются, как народные приметы: вот черная кошка перебежала дорогу — быть беде. Не помню, пробегали ли в кадре черные кошки. Но то, что беде быть, стало понятно хотя бы, когда во время венчания главных героев в руках жениха погасла свеча. Такой конкретный, понятный символизм в лоб — сигнал, который невозможно пропус­тить: приготовьтесь, будет больно.

«Жить» — это три новеллы, не связанные между собой сюжетно, в которых пять смертей на два часа экранного времени. Это слишком невыносимо, чтобы зрители хотя бы раз не зажмурили глаз. Это истории потерь и попытка понять, как теперь быть. Это не ответ, как жить, а констатация: и все-таки жить.

На Минском международном кинофестивале «Лістапад» у фильма две награды: за лучшую режиссуру — Василию Сигареву и за лучшую женскую роль — Яне Трояновой и Ольге Лапшиной.

Почему художники по костюмам едва не падали в обморок на съемочной площадке, как картина «Жить» изменила отношение к актерской профессии и о юморе Сигарева, мы говорили с Яной Трояновой.

— На «Лістападзе» были показаны две картины, в которых вы сыграли в главных ролях: «Жить» Василия Сигарева и «Кококо» Авдотьи Смирновой. Была возможность взять паузу, чтобы восстановиться эмоцио­нально после «Жить»? Перенастроиться со сложной трагедийной роли на комедийную?

— Около года не снималась. Даже просила Дуню еще на год перенести запуск «Кококо». Но она боялась, что перегорит. И мне пришлось согласиться начать работу. Но было бы лучше еще год повосстанавливаться.

— Вчера посмотрела «Жить» (мы беседуем на следующий день после первого показа картины на фестивале в Минске. — Прим.авт.), и никак не отпускает сцена в электричке, когда ваша героиня видит, как ее любимого человека избивают в вагоне, кричит о помощи, пытается открыть дверь, в истерике разбивает окошко в двери тамбура. И все это настолько реалистично, что показалось: и руку вы поранили по-настоящему.

— Неспроста вас эта сцена держит. Эти каленые стекла бьются в бусины. И я порезала руку, полилась кровь. Был такой ужас. Силы заканчивались. Художники по костюмам теряли сознание. Режиссер от всего этого забыл включить playback. Понимал, что два-три дуб­ля делать невозможно. Но я сказала: возможно. Спросила: «Сколько стекол есть в запасе?» Их было два.

Это сцена всей нашей группе очень сложно далась. В эмоцио­нальном плане. У меня, кстати, эмоциональные сцены получаются лучше, чем спокойные. Но я в них так расхожусь, что потом тяжело прийти в себя. Не могу остановиться.

— Даже когда камера выключена?

— Невозможно так резко сделать (показывает жестом «стоп»: скрещивает руки. — Прим. авт.) и все — снято, я обедать пошла. В день, когда такие съемки, вообще есть не могу. Ничего не могу. Такое состояние. Страшное состояние. Все ведь через себя пропускаешь. В электричке еще одну тяжелую сцену снимали. Я потом еще час рыдала. Меня Сигарев держал в руках, успокаивал.

— Поразительно, что во время обсуждения после просмотра фильма на фестивале кто-то из зала додумался спросить: легко или не легко было играть?

— Я тоже всегда таким вопросам удивляюсь. Неужели не видно, что мы все с ума сходили? Эмо­ционально всем было тяжело работать. Хотя съемочная группа собралась классная. Эта работа изменила мое отношение к профессии, к жизни, к близким. Теперь не могу позволить себе согласиться на любую роль, на сериалы.

— Яна, и вы, и Сигарев начинали в театре. Поэтому лучше меня знаете, что любой натурализм можно подменить условностью. Кино ведь тоже допускает иносказательность. Почему было важно так документально точно выстраивать сцены похорон? Говорю о линии семьи Капустиных, когда девочки-близняшки гибнут в автомобильной аварии.

— Этот вопрос скорее к режиссеру. Мой ответ: фильм ведь называется «Жить». И он о том, как жить после потери. Это действительно самое страшное, что может случиться с человеком. Поэтому не показать, уйти в условность было невозможно. Об этом обычно не снимают. Сигарев взялся.

 — После премьеры «Волчка» вы говорили в интервью, что люди вам рассказывали, как эта картина заставила их пересмотреть отношение к собственным детям. О «Жить» есть личностные отклики?

— Тут посерьезнее будет. Люди рассказывают свои страшнейшие истории. О том, что потеряли всю семью в один день. И при этом говорят, что фильм жизнеутверждающий. Что мы будем жить за тех, кто ушел. Это самый мощный отзыв из тех, которые я слышала о нашей картине. Мне дороги эти признания. Это и есть самые ценные награды. А других наград за это кино не хочу. Я хочу, чтобы, если мы говорим о своей боли, это помогало другим. Хотя бы единицам. А их ведь не единицы. Многие люди переживают серьезные трагедии. И если после этой картины им становится понятно, что это было не за что-то, а зачем-то… А жить теперь надо и за тех, кого нет. Жить надо. Мне пишут письма из разных стран, из моей огромной страны. И я ценю эти признания и благодарна за них. Ведь для чего мы снимаем кино? Сначала для себя. Вскрываешь свою боль, о которой невозможно больше молчать. Потому что она до такой степени мучает, что понимаешь: если не скажешь об этом, она съест тебя внутри. А дальше зритель получает эту порцию боли. А куда ее девать? Обратно. И этот контакт крайне важен. Иначе зачем снимать?

— На встрече со зрителями вы обратили внимание, что в Минске на показах картины «Жить» аншлаг, а в Лондоне, где вы представляли ее на фестивале, совсем не та посещаемость. Этот фильм славянский по ментальности?

— Да, вы правы. У нас душа другая. Она как-то сложно устроена. Высоко эмоциональна, трагична. Потери слишком тяжело переживаем. Из последних человеческих сил. Европейцы более закрыты.

— Им не понятна картина?

— Я думаю, идея понятна. Им не понятно, скорее, как женщина может пить на поминках по стакану водки. Какие-то такие моменты.

— Позволяли себе что-то переиначивать в сценарии, приспосабливать под себя?

— У Сигарева текст такой живой, настоящий, что это не нужно. Зимой будет писать сценарий комедии. Летом собираемся запускаться. Я тоже в режиссуре хочу себя пробовать. Но начну с короткого метра. Раз не могу идти сниматься в сериалах и всякой ерунде, надо еще что-то хорошее делать.

— Раз Сигарев задумал снять комедию, спрошу у вас как у близкого ему человека: какой у него юмор?

— Шутит шедеврально!

— «Тараканы ушли сами» (цитата из фильма «Жить». — Прим. авт.).

— Так ведь! (Смеется.) Мужчина, я считаю, должен быть прежде всего умным. А отсюда и юмор.