Я даже погоду примеряю не к прогулке, а к посевной или жатве…
Так Лидия Емельяновна Сироткина ответила на мой вопрос, когда же она почувствовала себя горожанкой.
— Более десяти лет в столице, а живу сельскими заботами, — как бы удивляясь сама себе, говорит она. — Даже продукты выбираю не как потребитель, а как производитель. Иногда досадно, что не довели сыр или колбаску до нужного качества…
А другого и ждать нельзя от человека, около сорока лет трудившегося в сельском хозяйстве, тринадцать из которых — на посту председателя одного из передовых колхозов Белоруссии — имени Димитрова Толочинского района. Да и в предыдущем, колхозе «Перамога», как лучший агроном удостоилась звания Героя Социалистического Труда. Именно эту награду пообещал ей Петр Миронович Машеров, спустившийся на вертолете между льняным и ячменным полями. Лен рослому секретарю ЦК доходил почти до плеча, на ячмень шапку бросишь — зависнет. «Дадут твои поля 35 центнеров — получишь Героя, Лидия Емельяновна», — предсказал он. Сбылось. Получила 50 центнеров и Звезду. А вскоре «получила» и соседский колхоз, из которого уходил больной и потому не справлявшийся с делом председатель.
К тому времени Лидия Сироткина уже имела опыт работы с людьми. Это ее, молодого агронома, которая отправила мужа в армию и осталась с малым ребенком на руках, всем колхозом провожали из Брагинского района, когда она решила уехать поближе к родителям в Витебскую область. Люди с ней шли до границы хозяйства, да и потом Сироткина не могла сесть в кабину грузовика, потому что сельчане долго махали ей вслед. Казалось, загрустил даже норовистый жеребец, который, не слушаясь хозяйку, катал ее телегу, где считал нужным. Оставила она полешукам поля, что благодаря стараниям агронома более чем вдвое увеличили урожайность, а увозила первую награду — большую серебряную медаль ВДНХ и премиальную швейную машинку.
— У руководителя должны быть некие общие правила работы с людьми? — спрашиваю женщину, которую до сих пор приглашают в колхоз на свадьбы, дожинки, торжества, для которой специально устроили праздник в их золотую с Алексеем Андреевичем свадьбу, и Сироткины вынуждены были приехать в Толочин из столицы.
— Конечно, — соглашается Лидия Емельяновна. — Перво-наперво я анализировала положение и очерчивала перспективу. С цифрами в руках поясняла, чего может добиться коллектив и что будет иметь каждый работающий. Потом выстраивала технологическую цепочку. Покупать для фермы, к примеру, душ при отсутствии кормораздатчика или автоматического доения нелепо. Меня смешит «модернизация» в исполнении некоторых предприятий: накупят техники разномастной и ждут отдачи. Все должно быть подогнано до миллиметра. Я очень дружила с наукой. Хозяйство было семеноводческое по льну, так я в городе Калинине уговорила ученых отдать нам новую карусельную сушилку для вороха, потом в монтаже реактора в Соснах был небольшой перерыв, и мы на несколько дней сманили в колхоз инженеров-электронщиков высочайшего класса. Они наладили это оборудование. Мы первыми в стране соорудили животноводческое помещение с пленочными стенами, которые можно было летом поднимать, а в холода закрывать. Тем не менее этот «пленочник» был полностью механизирован и оборудован новейшими агрегатами и приборами.
— Но можно ли безоговорочно верить науке? Вот теперь послушались ее рекомендаций, поставили коров на круглогодичное содержание без пастбища, и они болеют, сбавили молоко. Или лен, который льнозаводы портили химобработкой, отчего и закончился наш батист…
— Так нельзя отбрасывать здравый смысл! В конце концов, ветеринарная наука, физиология говорят о том, что корове нужно солнце, иначе не будет вырабатываться витамин D, а тогда какое ж молоко? Могли прислушаться к другому мнению, к советам практиков. Бежать за каждым новым веянием не следует, в науке тоже конъюнктурщики есть. А лен мы доводили до кондиций старинным способом, оставляя его вылеживаться в поле. Потому всегда имели качество и хороший доход. Все надо рассчитывать, если ты руководитель. Кстати, за умение считать мне высокую руководящую должность еще в школе напророчил учитель.
Ученицей Лидия была сильной, целеустремленной и бесстрашной. Наверное, жизненный запас страха вышел из нее в тот месяц беспамятства, в котором пребывала восьмилетняя девочка после угрозы расстрела. Их семью в деревне Замошье тогдашнего Богушевского района называли красноармейской, так как на фронте воевали пять человек. Отец, два брата матери, ее сестра-врач и жена дяди, тоже врач. Мать помогала продуктами партизанам, за что у них враги сначала отняли всю живность, а потом и вовсе сожгли дом. Зимой жили в дымной бане, летом — в окопе, накрытом ветками. За молоком Лида огородами пробиралась к бабушке в соседнюю деревню. Однажды на дороге ее остановили немцы и, решив, что малышка несет провизию партизанам, приготовились ее расстрелять. Спас шок с потерей сознания, но потом, в школьные годы, отмеривая каждый день по семь километров в школу через зимний лес, Лида Дягилева не боялась ни вышедших на дорогу волков, ни вьюг, ни холода, что забирался в старые резиновые сапоги. Одна из села окончила десятилетку, услышав на прощание пророчество наставника. Мечтала о мединституте, но уж больно заманчиво рассказывал о сельхозакадемии знакомый студент.
На агрономическом факультете она также была лучшей и первой во всем. Даже в замужестве, сыграв свадьбу уже на втором курсе. На возражения мамы Нины Александровны, что, мол, пойдут дети, будут мешать учебе, ответила, что они с Алексеем справятся. И действительно, вырастили Сироткины сына и дочь и уже шестидесятый год живут душа в душу.
— И все же,— возвращаясь к предсказанию учителя, спрашиваю я, — маленькой хрупкой женщине приходится подавлять свою природную женскую мягкость на такой работе?
— Вовсе нет, — отвечает Лидия Емельяновна. — Я не старалась быть нарочито жесткой. Да, дисциплины требовала. Но если человек видит цель, он сам станет трудиться по совести. Разве из-под палки комбайнеры в жатву по 15 часов работают? От сознательности. А для руководителя главное — понимать людей. Если кто пришел что-то просить, выполни просьбу по максимуму. Ведь просить очень трудно, человек наступает на собственную гордость, потому деликатно помоги. И будь вместе с людьми. Мы с Алексеем Андреевичем всегда держали подворье, и я понимала, что это значит встать в 4 утра, управиться с хозяйством и на работе дотемна отбыть. Потому уже лет тридцать назад в колхозе построили агрогородок. Коттеджи с водо- и теплоснабжением, канализацией. Пять таких домов отдали эвакуированным из Чернобыльской зоны. Я договорилась с Витебском о командировании в колхоз целой бригады стоматологов и протезистов, сделали людям улыбки. Рентген-установку выпросила таким же способом, консультанта-терапевта. А самодеятельность какая у нас была, спортивные секции! На лыжах и я не однажды первой приходила. Уважение от этого к председателю возрастало неимоверно, особенно со стороны молодежи.
Осталась позади граница пенсионного возраста, а Лидия Сироткина по-прежнему была бессменным и любимым председателем. Но, привыкшая к анализу и расчету, поняла, что выполнять задуманное стало тяжелее. И попросила отставки. Перед началом собрания заметила: в зал на 400 мест вносят дополнительные стулья. Помещение было до отказа забито людьми. И когда представитель района зачитал ее заявление, зал встал. «Не отпустим! — скандировали сельчане. — Не отпустим!» И не отпустили. Спустя год Лидия Емельяновна вынуждена была объехать все деревни, уговаривая сельчан не протестовать против ее ухода. Уже был пережит первый инфаркт, подводило здоровье.
Сироткины продали дом, купили в Минске квартиру, чтобы быть рядом с дочерью-врачом. Сын работает в Витебске. Растут внуки. Налажена городская жизнь. Но Лидия Емельяновна погоду по-прежнему примеряет не к прогулкам, а к сенокосу, жатве, севу — к извечному крестьянскому календарю.