Его заводные шлягеры напевала когда-то вся страна, и до сих пор многие отлично помнят. Но сегодня Эдуард Ханок величает себя бывшим композитором, зато часами увлеченно, подробно и аргументированно готов рассказывать о своей уже хорошо известной теории творческих волн
Именно эта теория легла в основу разбередившей болото российского шоу-бизнеса «Пугачевщины», а следом еще двух книг, продолжавших ту же тему. Меж тем, не опасаясь недругов и не боясь конфликтов с теми, на кого, как считает, вправе обижаться сам, 77-летний мэтр отлично выглядит, давно расстался с вредными привычками, излучает безмятежный оптимизм и без устали работает, лишь к вечеру позволяя себе прогуляться и попить чайку в баре Белгосфилармонии…
«Пугачевщина» с продолжением
— Над чем сейчас работаете, Эдуард Семенович?
— Заканчиваю книгу под названием «Спектакль окончен, гаснет свет». Она должна увидеть свет в первом квартале следующего года и, думаю, в Беларуси произведет не меньше шума, чем когда-то в России «Пугачевщина», поскольку в ней рассказывается о «Славянском базаре», «Евровидении», нынешнем состоянии белорусской эстрады, в общем, обо всем.
Это исповедь бывшего композитора-песенника, потому что уже 30 лет я занимаюсь наукой. Песни у меня, наверное, и впрямь есть неплохие, но их рано или поздно забудут, а вот открытого мной закона творческой волны, убежден, достаточно, чтобы войти в мировую историю. Мои волнограммы есть у Спивакова, Башмета, других известных людей. Я их просто дарю на память, и знаете, для чего? Раньше непризнанные художники, которые верили в себя, раздавали свои картины, чтобы они сохранялись. Вот и я раздаю волнограммы.
— На трех «Пугачевщинах» с их скандальной славой можно было, по идее, неплохо заработать?
— Ошибаетесь. Чтобы продать книгу, нужно вложить огромные средства в ее раскрутку. И я подумал: а зачем мне искать на это деньги, проще дарить хорошим людям. И мне, и им будет приятно, тем более что мотаюсь по всему бывшему Союзу.
— Вернувшись в Беларусь, вы интересуетесь творчеством наших земляков, сумевших вписаться в российскую музыкальную тусовку, — той же Алены Свиридовой, «Би-2» и иже с ними?
— Конечно. У меня в новой книге фигурируют и они, и Серега с «Черным бумером», и Бьянка, даже Подольскую не пропустил. И Агурбаш тоже, хотя она не во всем удачно пристроилась, но что-то из себя представляет. Не волнуйтесь, никто не забыт и ничто не забыто. Раз люди сумели прорваться в Москву, то, безусловно, заслуживают уважения.
— А с исполнителями «Лягу-прылягу», «Малиновки» и других ваших хитов еще не помирились?
— Нет, и не помирюсь. Они слишком далеко зашли, заигрались, а я по характеру боец. Не хотят платить согласно новым законам об авторских правах за песни, которые принесли им популярность, или называть имя автора — не проблема, пусть не поют. Но им нравится зарабатывать по законам шоу-бизнеса, а с авторами разговаривать по уже не действующим советским, при этом поливая меня за отстаивание моих же прав помоями, что мне решительно не нравится.
Буду подавать в суд исковые заявления о защите чести и достоинства, тут важно создать прецедент. Лариса Рубальская, узнав об этой ситуации, сказала очень коротко и выразительно — ей с подобным тоже приходится бороться.
— Слушал недавно на YouTube вашего «Самурая» на ее стихи — зажигательная вещь!
— «Самурай» — моя главная песня, палочка-выручалочка, хотя была написана в 1996 или 1997 году. Считаю себя обеспеченным человеком только благодаря ей, ее полюбили многие российские высокопоставленные чиновники, в свое время мне даже дали большие деньги на раскрутку. Успел сгоряча сделать дорогой клип, но вовремя остановил Игорь Крутой, к мнению которого я очень прислушиваюсь, сказав, что шансы таким образом заработать у меня микроскопически малы.
Деньги были вложены в другое дело, приносят прибыль, работают, а я живу сравнительно безбедно и имею возможность спокойно заниматься наукой. А благодаря написанной в начале столетия в содружестве с Ильей Резником песне «Служить России суждено тебе и мне», которая каждый год звучит на парадах в Москве, скажем, 9 Мая, получил российское гражданство, почетное, поэтому у меня его никто не может отнять.
В ресторане с Хрущевым и Гагариным
— Читал, что сравнительно недавно вы тряхнули стариной и написали цикл из 17 новых песен.
— В начале 1970-х композитор Марк Фрадкин, продолжительное время находившийся в простое, выстрелил циклом из быстро ставших популярными «Увезу тебя я в тундру», «Я сегодня до зари встану…» и других вещей. Вот и мне захотелось проверить свою теорию — существует ли остаточная волна, возможен ли творческий подъем после долгого перерыва.
Так появились на свет эти 17 песен на стихи Рубальской и Резника. Одну из них исполняет Валерия Ланская, вторую купил у меня для своей супруги-певицы знакомый миллионер, живущий в Москве. Остальные ждут своего часа, а пока я получил добро от авторов текста разрешить белорусским артистам петь их бесплатно, но только в нашей стране.
— Игорь Корнелюк, чье детство также прошло в Бресте, когда-то тоже начинал с легоньких шлягеров, а потом написал яркую музыку к фильмам «Бандитский Петербург», «Мастер и Маргарита»… Вас подобная перспектива никогда не прельщала?
— Нет, хотя я окончил Московскую консерваторию, занимался у Дмитрия Кабалевского, а параллельно со мной учились Максим Дунаевский и Алексей Рыбников. Это все же специфическое искусство. Музыкой к мультфильму «Квака-задавака» и песней «Ты моя надежда, ты моя отрада» к телефильму «Ясь и Янина» не особо горжусь.
Корнелюк же хорошо вписался в эту нишу. Но он изначально не был чистым песенником, так же как Ким Брейбург, оказавшийся великолепным создателем мюзиклов. Я тоже писал музыку для театра и в Бресте, и в Минске, в русском театре имени М. Горького лет десять шла с аншлагом наша «Аморальная история», но, по большому счету, это не мое. А вот в области открытий и аналитики считаю себя фигурой заметной. По закону волны живет все человечество, и здесь мне нет конкурентов. Об авторских же, которыми меня кое-кто попрекает, сегодня вообще смешно говорить.
— Это только в советское время удачливого песенника они неплохо кормили?
— Да, я был тогда, наверное, самым богатым композитором в Белоруссии, круче своего друга Игоря Лученка, специализировавшегося на лирическо-патриотической музыке. Отчисления за исполняемые шлягеры шли из каждого ресторана Советского Союза. За этим строго следили специально назначенные люди, мимо них мышь не проскочила бы. Сам убедился в этом, когда работал в кабаках. Попробуйте с каждого заведения в 15 республиках по 5 копеек собрать — прикиньте, какая сумма наберется. Зато раньше не было корпоративов, ставших сегодня чуть ли не основной статьей дохода для многих исполнителей. А поскольку авторские с них не идут, для композитора это объедки с барского стола.
— Вы работали в ресторанах?!
— Было дело. Здесь, в Минске, в «Немане», в Москве во время учебы в консерватории подрабатывал в «Будапеште» и «Варшаве», стипендия-то была мизерной. Играл на рояле и неплохо себя чувствовал. А когда в столице проходил один из очередных съездов КПСС, нам вообще невероятно повезло. Все делегации были распределены по ресторанам и вечером приходили туда ужинать. А поскольку наш «Будапешт» находился в центре города, к нему прикрепили московскую парторганизацию, а в нее входили Никита Сергеевич Хрущев, Дмитрий Борисович Кабалевский, Юрий Алексеевич Гагарин, Валентина Владимировна Терешкова и иже с ними.
Ну а мы, музыканты, благодаря этому получили доступ к дефициту, то есть затаривались сигаретами «Мальборо» и «Винстон», соками, колбасами и прочим. Жаль, съезд быстро закончился. Потом мне так же крупно повезло во время Олимпиады-80. Наша артистическая бригада, в том числе Евгений Павлович Леонов, Александр Анатольевич Ширвиндт и другие известные люди, выступала в Олимпийской деревне, и там в магазине тоже было все, чего душа пожелает.
Какой счастливый случай…
— Как вы находили исполнителей для своих шлягеров?
— Поначалу просто писал песню, а потом начинал мучительно ее пристраивать. Приезжаю, скажем, на радиостанцию «Юность», мой «Потолок ледяной» нравится редакторам, но и только, пока туда не заглядывает Эдуард Хиль. Он песню берет, делает великолепную аранжировку, и 30 декабря 1970-го
в Ленинграде она впервые звучит в эстрадном концерте. А в конце 1971-го мы с ней вошли в финал только что организованной «Песни года». Попасть туда в компании с небожителями Фрадкиным, Френкелем, Пахмутовой, Колмановским и такими же дебютантами Олегом Ивановым («Мы хлеба горбушку — и ту пополам…») и Володей Ивасюком с его «Червоной рутой» для меня было неслыханной удачей. Из начинающих авторов я вмиг превратился в популярного.
В начале 1972 года на телевидении снимали передачу «Поэт Сергей Островой», куда благодаря «Потолку» пригласили и меня. Там мы познакомились с никому толком не известной, но симпатичной рыженькой певицей, запомнившейся мне только тем, что в перерывах она ездила кормить дочку.
— И звали дочь Кристиной, а певицу Аллой?
— Вот именно. Прошло несколько лет, все поменялось кардинально, она взлетела, и уже мы с Марком Минковым шли в гости к маме Пугачевой, чтобы показать свои песни. Посидели, поели, выпили, я тогда еще позволял себе, Алла взяла его «Не отрекаются любя», став потом с ней лауреатом «Песни-76», а вот мою отложила. Держала два года и спела, когда Кристина должна была идти в школу.
— «Песня первоклассника» стала той ложкой, что дорога к обеду?
— И шлягером. После чего Алла взяла меня на гастроли в Тольятти. А на посиделках после концерта в номере я показал ей вальсик (напевает): «Улеглось в лесу под вечер многозвучье птичьих стай». И он пошел на ура. Могло все закончиться одной песней в 1976-м, а так попали в хорошие руки сразу две. Счастливый случай!
А ту же «Малиновку», например, я сначала отдал музыкантам в ресторане гостиницы «Беларусь» в Бресте, они на ней «рубили капусту» года три или четыре. Но во время гастролей ее услышали там «Верасы», и Вася Раинчик, вероятно, убедил своих ребят, что она им подходит. Чуть позже вместо саксофона туда добавили свистульку и получилась вообще конфетка, опять-таки попавшая в «Песню года». Потом им понравились «Я у бабушки живу» и «Завируха». А, скажем, «Счастливый случай» родился в 1988-м, когда я уже бросил это дело, тоже почти случайно. За «Чужую милую» в свое время схватился Ободзинский, но потух, и она 25 лет пролежала в столе, пока не попала к Солодухе. Жизнь — вообще цепь закономерностей и случайностей…