Не напиши он больше ни строчки, одна только народная комедия «Нестерка» практически сразу поставила Виталия Вольского (Зейделя) в ряд классиков белорусской литературы. Между тем его перу принадлежали еще и «Чудесная дудка», и «Дед и журавль», и другие яркие пьесы, книги очерков и рассказов, исторические труды, переводы, сценарии…
Сто лет назад петроградский юноша, подхваченный вихрями революции, освобождал Белоруссию от белополяков и навсегда связал с ней судьбу. Здесь родились и пополнили ряды творческой интеллигенции его сыновья. Поэтом, писателем, драматургом (и отцом культового рок-музыканта) стал Артур, артистом, деятелем культуры, директором студии мультфильмов к/с «Беларусьфильм» — Гарольд, который и поделился с «МК» семейными секретами династии Вольских.
Чекист-гуманист и счастье по талону
— Отец родился в Санкт-Петербурге, — рассказывает Гарольд Витальевич, — и был сыном действительного тайного советника, юриста, немца по происхождению Фридриха Карловича Зейделя и внуком известного хирурга, профессора медицинского факультета Петербургского университета. Мать Адель Лавреновна умерла при его же родах 5 сентября 1901 года и приходилась какой-то родней генералу Роману Кондратенко, герою обороны Порт-Артура.
Учился папа в немецкой Екатериншуле: получил прекрасное образование, знал 5 или 6 иностранных языков. Но увлекся идеями социализма, ходил на демонстрации, расклеивал листовки и после Февральской революции устроился работать на завод. А когда к власти пришли большевики, попал в комиссариат по хозяйственным делам Петрограда.
Осенью 1919-го началось наступление Юденича, и в 18 лет отец пошел добровольцем на фронт. Вслед за разгромом белых в составе Петроградской дивизии прибыл в Белоруссию, участвовал в боях с белополяками, окончил школу красных командиров и был направлен в особый отдел, в контрразведку Западного фронта, и дошел до Варшавы.
После окончания Гражданской войны отец служил в погранвойсках, затем в ГПУ республики в Минске. Однако эта служба его откровенно тяготила, на смену революционной романтике, как он понимал, пришли красный террор и происки врагов, подменявшие законность. Виталий Фридрихович был, конечно, человеком железной хватки, но по сути своей все же мягким и добрым. В конце концов ему удалось уволиться из органов ЧК, чтобы заняться тем, к чему лежала душа, — литературным творчеством.
— У него уже к тому времени был ребенок?
— Конечно. В марте 1921-го он познакомился в штабе дивизии в Смолевичах, куда его послали работать, с юной подпольщицей Фаиной, которую из лап польской дефензивы вырвали красные. В Койданово, нынешнем Дзержинске, родился в 1924 году Артур, а я — в Минске спустя четыре года. Официально же расписались родители после отцовского 80-летнего юбилея по моему настоянию. Получив в загсе талончики на свадебные принадлежности в салоне «Счастье», он невесело пошутил: «Столько лет прожил и дождался-таки своего счастья…»
— Как Виталий Фридрихович взялся за перо?
— Он еще в детстве издавал домашний журнал, очень любил литературу. После увольнения из ГПУ его как образованного и партийного товарища откомандировали в Главрепертком. Одновременно отец начал сотрудничать с «Белгоскино», писать статьи о театре, литературе, изучать и расшифровывать древние рукописи. В Витебске успел поработать директором и художественного училища, и драмтеатра, получившего имя Я. Коласа. Позже возглавил в столице Институт литературы и искусства Академии наук БССР. В 1934-м принимал участие в первом съезде Союза писателей СССР, и выданное ему удостоверение подписал Максим Горький. Но в 1936 году попал в переплет за отказ писать характеристику, а фактически донос на своего подчиненного — ученого, которого пытались обвинить в шпионаже.
Безработный директор и белорусский Пришвин
— Закончилось это для отца, конечно, плачевно?
— Ему дали 3 дня на размышление. Он взял путевку на лечение и улетел в Сочи. Отца разыскивали, не нашли, а после возвращения с формулировкой «За неудовлетворительную борьбу с врагами народа» исключили из партии и уволили с должности директора института.
— То есть выбросили на улицу?
— Он еще легко отделался, могли и арестовать. Замначальника республиканского НКВД, когда-то работавший под его началом, рассказал, что уже трижды вычеркивал папину фамилию из черных списков, и посоветовал ему срочно уезжать из столицы. Поэтому отец какое-то время жил в Пуховичах.
— А там его не искали?
— Он не мозолил глаза. Зато появилось свободное время, и отец смог всерьез заняться литературой и написать «Чудесную дудку». В 1939-м его все же восстановили в партии постановлением ЦК ВКП(б), предлагали руководящие должности. Он мог поехать послом в Польшу, однако отказался. За свою жизнь написал сотни статей, несколько учебников, книг с очерками и, конечно, в первую очередь пьес. Их ставили в Болгарии, Германии, Польше, Монголии, Китае, даже в Латинской Америке. А в Коласовском драмтеатре вот уже свыше 75 лет сезон открывает «Нестерка», премьера пьесы прошла в Витебске в мае 1941 года с ошеломляющим успехом.
— Во время войны Виталий Фридрихович работал в Совинформбюро?
— Да, а также в газете «Раздавим фашистскую гадину» при Центральном партизанском штабе. После освобождения Белоруссии вернулся из Москвы в Минск и посвятил себя литературной работе. Полюбил путешествия, объездил все заповедные уголки республики, побывал в африканских странах, нескольких арабских, во Франции, в Швеции и других. Привозил из этих поездок уйму впечатлений, описывая все в своих книгах, из-за чего забросил драматургию. Отца недаром называли белорусским Пришвиным: он великолепно чувствовал и описывал природу, повадки зверей. Одним из лучших друзей был Янка Мавр.
— С кем он дружил еще?
— С очень многими писателями — Бровкой, Глебкой, Кузьмой Чорным и другими, был очень близок с Крапивой. Потом их отношения немного ухудшились, но когда после разноса в пух и прах своей пьесы «Милый человек» Кондрат Кондратович приехал к нам и попросил отца дать рецензию в «Звязду», то папа написал, смягчив критику, за что сам потом получил нагоняй. Он был человеком ровным, доброжелательным и никогда никому не завидовал. Может, поэтому и дожил почти до 87 лет.
— Известным драматургом стал и ваш старший брат…
— Да, Артур был поэтической натурой. Неплохо рисовал, лепил, после 7-го класса поступил в Витебское художественное училище, позднее даже иллюстрировал свои книги. Но все же поэзия взяла верх. Он начал писать стихи и опубликовал их впервые в 1935 или 1936 году в журнале «Искры Ильича», потом сотрудничал с «Бярозкай», где был ответственным секретарем.
Моряк-поэт и Дед-Бородед
— Как Артур попал на флот?
— По призыву в 18 лет из Уральска, где мы жили в эвакуации. Он попал в Амурскую флотилию, был боцманом и минером в морском десанте. Воевали они с японцами, брата наградили несколькими орденами и медалями. А в районе Харбина его легко ранили, осколок снаряда зацепил щеку. Почитай, хорошо отделался: близкий друг погиб, попав под автоматную очередь.
Но после ранения Артур на корабль уже не вернулся, стал военным корреспондентом, а позднее — ответственным секретарем газеты Амурской флотилии, выпускавшейся в Хабаровске. И отслужил 10 лет, демобилизовавшись в запас в 1952-м в звании мичмана и вернувшись в Минск.
— Он был уже женат?
— И даже разведен. Первый раз женился в Хабаровске в 1945-м, но расстался с избранницей быстро. Второй супругой Артура уже в Беларуси стала талантливая русская поэтесса Светлана Евсеева, которую сравнивали даже с Риммой Казаковой и Беллой Ахмадулиной. К сожалению, этот брак тоже распался, зато в 1965 году у них родился талантливый сын Лявон Вольский, сегодня известный белорусский рок-музыкант и поэт. Очень многие, думаю, знают его хотя бы по песням N.R.M и «Крамбамбули».
— Вы с ним давно виделись?
— Давно, даже созваниваемся редко. Он в Минске бывает наездами, в основном гастролирует. Из прессы, например, я узнал, что Лявон, первая супруга которого Анна умерла два года назад, вторично женился. Причем на девушке с такой же фамилией и тоже поэтессе Марианне Вольской. Удивительное совпадение, согласитесь.
Что касается Артура, после демобилизации и возвращения в Минск он работал в редакции газеты «Чырвоная змена», ответственным секретарем в журналах «Бярозка» и «Вясёлка», потом окончил Высшие литературные курсы в Москве и был приглашен в ТЮЗ заведующим литературной частью. Позднее стал директором и занимал эту должность 12 лет. Ушел оттуда в 1978-м, фактически хлопнув дверью, после того как его не отпустили в Варшаву на премьеру собственной пьесы, а потом и вовсе положил на стол партбилет — наболело, видимо. И вскоре окончательно посвятил себя литературе.
— Как и отец, написав несколько хороших пьес?
— Да, по-моему, 5 или 6, и столько же, наверное, телевизионных постановок. А для меня, когда я работал на «Беларусьфильме», он написал сценарии мультфильмов «Про кота Васю и охотничью катавасию», «Моя мама волшебница», художественной картины «Маринка, Янка и тайны королевского замка». С ним охотно сотрудничало белорусское телевидение.
Артур — автор так полюбившегося детворе «Дзеда-Барадзеда». Он был человеком талантливым, веселым и компанейским. Дружил с писателями Быковым, Бородулиным, Макалем и другими. Прожил до 78 лет. А умер в день рождения отца и смерти бабушки, 5 сентября.
Беда с Бядулей и фото с Горбачевым
— Вы с братом были очень близки?
— Да, хотя я гораздо младше. В детстве мы оба учились в школе № 25 имени А. Г. Червякова, бывшей известной гимназии, где географию одно время преподавал Янка Мавр. Артур его застал, а я уже нет. Когда наша семья была в эвакуации в Уральске, где в это время находился и наш 2-й Белорусский театр, впоследствии получивший имя Я. Коласа, нас обоих взяли туда на работу: брата — художником-декоратором, а меня — осветителем.
— Вот с чего началась ваша театральная карьера! А каким ветром вас занесло в Уральск?
— Осенью 1941-го мы вместе с семьями других белорусских писателей ехали в эшелоне из-под Саратова в Алма-Ату. И вот на станции Семиглавый Орел вместе с остальными вышел поменять чай на хлеб Змитрок Бядуля. Паровоз загудел, Бядуля быстро побежал, вскочил в вагон, но там ему стало плохо…
Бедолагу повезли на ближайшую станцию, в Уральск, где день спустя и похоронили. А поскольку там уже обосновался витебский БДТ-2, вся наша делегация тоже осталась в этом городе, а я устроился на работу в театр. Поработал и осветителем, и бутафором, и машинистом сцены. Попутно выучил наизусть все пьесы, в том числе отцовскую «Нестерку», текст которой я потом помогал ему восстанавливать по памяти для послевоенного издания.
А когда мы возвращались домой из эвакуации, уже из Москвы, то ехали вместе с коллективом БДТ-1, добиравшимся из Томска и по пути, под Омском, попавшим в страшную железнодорожную аварию, где погибли несколько артистов, и жена Заира Азгура в том числе.
— По дороге в Минск успели познакомиться с купаловцами?
— Еще бы, мы добирались долго, целую неделю. Я сдружился со Стоммой, Глебовым, Платоновым, другими корифеями. Они посодействовали моему трудоустройству в театр, благо фактура, память и дикция у меня оказались подходящими. Взяли сразу на самую скромную актерскую ставку, но я и этим очень гордился. Параллельно поступил в организованную там же театральную студию и затянул туда своего приятеля Владимира Кудревича, впоследствии заслуженного артиста Беларуси.
— Вы студию окончили?
— Да, но в 1948 году меня забрали в армию. Окончил училище авиаспециалистов и был направлен в Закавказский военный округ, летал как стрелок-радист на спецзадание в Корею. Там и потерял голос, сильно простудившись в болотных местах. Когда вернулся домой, об актерской карьере уже нельзя было даже мечтать, пришлось подыскивать новую профессию. Получив техническую специальность, поработал на заводе, потом меня выдвинули в комсомольские лидеры и, так уж вышло, стал расти по административно-партийной линии.
— И в качестве комсомольского вожака встречались даже с Горбачевым и Назарбаевым?
— Будущие президенты соответственно СССР и Казахстана в ту пору были юными комсомольскими вожаками и, как и я, оказались делегатами одного из всесоюзных съездов. А общую фотографию, сделанную там, храню до сих пор.
Завтрак с Шостаковичем и почитатель Короткевича
— Зато со многими другими известными людьми вы, думаю, общались куда более тесно?
— В свое время звал в свой аппарат Машеров, но кабинетная работа меня абсолютно не прельщала. А вот на киностудию «Беларусьфильм» по приглашению назначенного туда директором писателя, драматурга и экс-руководителя Коласовского театра Иосифа Дорского пошел с удовольствием. И уже на съемках первого белорусского цветного широкоэкранного фильма «Рогатый бастион», директором которого я был назначен, судьба свела меня с гениальными Алексеем Грибовым и Сергеем Блинниковым, народными артистами СССР.
— Актерами МХАТа?
— Да, у нас в основном и снимались актеры из московских театров. С Грибовым мы так подружились, что, приезжая в Минск на гастроли или съемки, он всегда гостевал у нас, привозил из Москвы белый хлеб, когда у меня были проблемы с желудком. А после застолий, случавшихся в нашем доме, деликатнейший Алексей Николаевич непременно оставлял под скатертью крупную купюру в качестве своего вклада в расходы, понимая, что они немалые, как я ни упрекал его за это. Грибов в начале 1960-х познакомил меня с Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем, одну из симфоний которого в те дни исполняли в Минске. Мы завтракали вместе в ресторане гостиницы «Минск», и гениальный композитор показался мне человеком скромным, непритязательным и как бы углубленным в себя.
— Великие художники очень часто неприхотливы и непритязательны…
— Как-то раз мы с преподавателем нархоза встретили в городе Владимира Короткевича, выглядевшего не очень презентабельно. Мы с Володей были знакомы, постояли, поговорили, он попрощался со мной и ушел. А доцент стал мне пенять, дескать, зачем общаешься с сомнительными людьми. «Да это Короткевич, писатель», — поясняю. «Как, тот самый?! Да я же в таком восторге от его романов! Чего же ты сразу не сказал?» — «А ты и не спрашивал», — отвечаю.
Брюки Быкова и лицедейство Макаенка
— Вы были директором съемочной группы «Альпийской баллады» по повести Василя Быкова. Он же, видимо, был и сценаристом?
— Да, причем во время натурных съемок в Теберде, в Карачаево-Черкесии, мы с Василем спали в одной комнате. А когда ему потребовалось куда-то срочно улететь, брюки, не поместившиеся в багаж, он оставил мне на память, я их потом долго в гараже использовал.
Впрочем, наше знакомство с писателем (кстати, в юности, как и мой брат, учившимся на скульптора в Витебском художественном училище) произошло гораздо раньше и при обстоятельствах довольно забавных. В одной компании мне его представили друзья. «Вася», — назвался он. «Гарик», — протянул руку я. Велико же было мое удивление, когда чуть ли не на следующий день мы встретились на «Беларусьфильме» и выяснилось, что по повести и сценарию этого скромного с виду мужчины Ричард Викторов начинает снимать «Третью ракету»! Но «Альпийская баллада», по-моему, получилась интереснее.
— Причем и там, и там в главной роли снимался красавец Станислав Любшин, будущая звезда блокбастера «Щит и меч».
— Изначально на роль Ивана планировали взять легендарного Евгения Урбанского. Но он оказался занятым в фильме «Директор», на съемках которого, как известно, и погиб. Любшина же я вообще хотел отстранить от работы за нелепое требование ночных репетиций с игравшей героиню Любовью Румянцевой. Благо он потом пошел на попятную и слезно просил прощения.
— Стриженая под ноль Румянцева убедительно сыграла экспансивную итальянку Джулию?
— По-моему, замечательно сыграла. Люба, невысокая, плотненькая и симпатичная темноглазая шатенка, приехала в Москву из Молдавии. Служила в театре на Малой Бронной, главный режиссер которого Андрей Гончаров, славившийся надменным характером, на мои уговоры отпустить актрису на съемки на «Беларусьфильме» поначалу отреагировал сочной ненормативной лексикой. Но меня на арапа взять было трудно — я ответил такой же тирадой. Он сразу успокоился, мы быстро договорились. Румянцева снялась в «Балладе», а позже и вовсе переехала в Минск.
Мне в жизни посчастливилось встречаться со многими замечательными людьми. Навскидку назову импозантного исполнителя роли Валерия Чкалова Владимира Белокурова, говорившего, что мы с ним оба летчики, незабвенного Юрия Никулина, выдающихся мультипликаторов Федора Хитрука, Вячеслава Котеночкина, актеров Льва Дурова, Николая Караченцова и иже с ними. Я дружил с купаловцами и коласовцами, известными писателями и их детьми, строил писательский дачный кооператив «Узгор’е», описанный в легендарной поэме «Сказ пра Лысую гару», некоторые эпизоды в которой появились по моей наводке.
После войны наша семья некоторое время снимала угол в частном доме тестя Петруся Глебки, в прошлом церковного старосты. Заир Азгур в юности читал мне свои стихи, Андрей Макаенок рассказывал моей супруге Галине Степановне, как, запираясь в комнате, разыгрывает в лицах свои пьесы, добиваясь достоверности. Вспоминать можно до бесконечности. Вы еще не устали слушать?