Сыграв за два десятилетия более 200 ролей и износив около 600 пар балеток, артист Музыкального театра Виталий Красноглазов подтвердил истину: хорошему танцору достичь совершенства не мешает ничего
Балетоману мало прекрасной хореографии, безукоризненно звучащей музыки, чистоты движения на сцене. Он жаждет слиться с героем, страдать, радоваться, любить вместе с ним. И артисту нужно создать образ так виртуозно, чтобы зритель в него поверил. Весьма непростая задача. Как, к примеру, изобразить танцующего Кису Воробьянинова — персонажа «12 стульев» Ильфа и Петрова? Однако «отца русской демократии» в исполнении дипломанта международного конкурса Виталия Красноглазова узнают на сцене с первых па.— Роль изначально задумывалась под меня, — признается артист. — Киса — персонаж неоднозначный, противоречивый. В одних ситуациях алчный, хитрый, подловатый. В других — наивный и простодушный. «Изваять» его в танце довольно сложно. Я несколько раз перечитывал произведение, смотрел фильмы с разным актерским составом. Прикидывал, искал. И нашел своего Ипполита Матвеевича…
— Между вами есть что-то общее?
— Только финал сцены в ресторане. Я тоже люблю гулять широко, щедро, по-казацки, как гуляли мои предки…
— Вы из казаков?
— Бабушка с дедушкой — чистокровные донские казаки. Жили в станице Усть-Хопёрская, перед войной переехали в Ворошиловград. Мне удалось в юности побывать в тех местах и увидеть Дон. Вышел на один берег, а другого и не видно… Дед в свое время «зажигал» в станице плясками на всех праздниках и свадьбах. А бабушка прекрасно пела. Отец стал профессиональным танцором, мой старший брат Игорь, младшая сестра Александра и я — тоже.
— Каким ветром казаков с Дона занесло в Минск?
— Отца призвали в армию, служил в Германии, участвовал в самодеятельности. Его заметили, а после демобилизации пригласили сначала в ансамбль танца Белорусского военного округа, а потом и в Государственный ансамбль танца БССР. Там он в первом составе до пенсии и проплясал. Я вместе с папой ходил на репетиции и выступления. С такими же мальчишками, как сам, гонял в балетном зале в футбол. В 9 лет попросил родителей, чтобы меня определили в хореографическое училище. Все три экзамена сдал на пятерки.
Прекрасное вечное
Выпускник балетного училища мечтал станцевать Тибальта в «Ромео и Джульетте», Эспаду в «Дон-Кихоте», Красса в «Спартаке» и Зигфрида в «Лебедином озере». В Музыкальный театр пришел артистом кордебалета.
— Главным балетмейстером у нас тогда была Нина Дьяченко, которая очень много занималась с молодежью. Благодаря ей через год я уже стал мастером сцены. Все мои мечты исполнились, кроме «Спартака». Не получилось в Минске и с Зигфридом. Случай подвернулся в Японии, куда я приезжал к родственникам жены. Вначале меня попросили составить партнерство балерине в Белом адажио, а потом и станцевать весь балет. Правда, времени на подготовку почти не оставалось. На последнем прогоне перед премьерой еще путался в мизансценах, но на спектакле все сделал правильно.
— А нелюбимые роли приходилось исполнять?
— В «Шопениане». Я не увидел характера у романтического юноши, которого танцевал. В «Спящей красавице», к примеру, Дезире тоже романтик, но его ощущения все время меняются, там есть движение. Здесь же герою пригрезились феи, и он от начала до конца танцует с одинаковой полуулыбкой. Когда нет рисунка, тяжело удержать одно и то же состояние. Мне нужны страсти, динамика…
— К чему больше лежит душа — к классике или современным постановкам?
— В классике я себя уже реализовал, поэтому больше склоняюсь к современным. Да и зритель от 20 до 50 лет тянется к таким спектаклям, как «Мефисто» или «12 стульев». Это ново, занятно, необычно. Старшее же поколение привыкло, что балерина должна быть в пачке, пуантах, — все, как положено. А тут выскакивает кто-то в лохмотьях и босиком — разве назовешь это балетом? Хотя сейчас уже и люди зрелого возраста следят за тенденциями, сравнивают, оценивают. При этом классику никто не отменяет.
— В балете есть место мистике?
— Перед пятью премьерами «Мефисто» в природе творилась какая-то чертовщина. Бушевали ураганный ветер, снежный буран или шел сильный дождь, гремела гроза. Один раз полтора часа пешком добирался до театра — транспорт не ходил. А перед «Юноной» и «Авось» с некоторых пор я всегда трижды делаю двойные содебаски (балетные движения). Если же не сделаю, то на спектакле то язык от колокола отвалится, то дымом сцену затянет, то микрофоны откажут. И еще: чтобы не сглазить выступление, до премьеры никогда не даю интервью и не фотографируюсь.
В 2000 году Виталий стал лауреатом международного конкурса «Арабески», который проходил в Перми.
Дело было в «Шляпе»
В балете многое зависит от партнера. Мало помнить мизансцены, движения, надо еще и чувствовать друг друга. Ведь в спектакле артист не просто играет, он живет ролью.
— Разве можно, к примеру, подделать любовь? На сцене ты действительно влюблен в свою партнершу, — говорит танцор. — Только уже за кулисами опомнишься и скажешь себе: «Чур, чур меня, я Виталий!»
— Приходилось ли партнершу выручать?
— В «Шляпе Наполеона» есть балетный дивертисмент. Туда входит адажио, которое я танцую с балериной. И вот вылетаю я с флагом в руках на сцену, а партнерши нигде нет. Оказывается, она неудачно приземлилась с па-де-ша, растянула связки и ушла за кулисы. Что делать? Не могу же я изобразить, что поднимаю на руках балерину, если ее нет! А раздумывать некогда, музыка уже звучит. Пришлось импровизировать, прыгать, делать гранд-пируэты и изображать героические позы. К концу адажио чуть с ног не валился, но зрители, похоже, ничего не заметили.
— Говорят, и в среде артистов бывают завистники. Иголки в балетки вам не подкладывали?
— Такое возможно, когда на одну роль — причем хорошо оплачиваемую — претендуют несколько солистов. Тогда между ними начинается борьба, в которой, как говорится, все способы хороши. Один знакомый рассказывал, как ему сделали подобную гадость. Но я с таким не сталкивался.
— Чего не можете простить другим?
— Не выношу, когда лгут или предают. У казацкой души нет двойного дна, я человек открытый, доверчивый, и меня не раз обманывали. Это не забывается. Другое прощаю легко.
Семейный подряд
Жена Виталия Юми Фудзивара тоже балерина. Дома супругам о работе и хотелось бы не говорить, да не получается.
— После спектакля иногда до четырех утра разбираем, как мы отработали. Вместе примериваемся к новым партиям, советуемся. У Юми хороший профессиональный глаз, и мне ее подсказки всегда помогают.
— У вас двое сыновей — Миша и Гриша. Они тоже будут танцорами?
— По крайней мере, старший, Миша, точно нет. Он большой специалист по КВН, с хорошими актерскими данными, но с выбором профессии пока не определился. Младший, Гриша, заслышав любую музыку, пускается в пляс. Возможно, он и продолжит семейную династию.
— В моем представлении артист балета должен все время сидеть на строгой диете…
— Может, кто и сидит, но я всеядный. Ем все, что готовит Юми, а это она умеет классно. Представьте себе: на репетиции надо раз сто поднять балерину весом 50 килограммов. Потом еще вечером на спектакле. Сколько же нужно съесть потом, чтобы покрыть затраченные калории? Никаких диет!
— В этом году исполняется 20 лет вашей балетной карьере. Что впереди?
— Заслуженный отдых. Буду учить молодежь. Еще в конце 1990-х я был репетитором стажеров, вводил в балетные спектакли Юру Ковалева, Дениса Климука, Сашу Иванову, Олю Комарову, Елену Шкатуло. Все они уже достигли в балете определенных высот. Теперь займусь новым поколением.